Игра. Как она влияет на наше воображение, мозг и здоровье - Стюарт Браун

Я отметил этот удивительный факт, но начал понимать его только в ретроспективе, когда какое-то время уже исследовал игру. В последующие годы я изучил ряд самых разных людей – от убийц до бизнесменов, светских персонажей, художников и даже лауреатов Нобелевской премии – и тщательно зафиксировал, как их уникальные «игровые истории» (подробные отчеты о роли игры в их детстве и взрослой жизни) повлияли на ход их жизни. На одном краю спектра были убийцы из техасской тюрьмы. Я выяснил, что отсутствие игры в их детстве было таким же важным, как и все остальные факторы, способствующие совершению преступления. С другой стороны, я наблюдал детей, с которыми плохо обращались взрослые. Эти дети были склонны к асоциальному поведению, но их предрасположенность к насилию сокращалась через игру.

Игра в животном царстве

К началу 1990-х годов мне удалось подробно изучить присутствие и недостаток игры в жизни людей, но я начал понимать, что если хочешь до конца понять роль игры в нашей жизни, придется узнать, как это работает у других видов животных. Мне нужно было вставить игру в биологический и эволюционный контекст. Иногда я говорю, что похож на писателя Джеймса Миченера, который начинает свою книгу «Гавайи» с извержения подводного вулкана миллионы лет назад и заканчивает танцем хула в отеле. Мне нужно было получить по-настоящему общую картину, чтобы потом сосредоточиться на деталях.

Что интересно, в то время исследователи, которые изучали игру у людей, особо не контактировали с теми, кто изучал игру у животных, хотя у них неизбежно должны были найтись общие темы. Я хотел объединить два этих направления, потому что мне были необходимы прочные основания для науки об игре из эволюционной биологии. И нашел выдающегося ученого Боба Фэйгена – оригинала и одиночку. Он тщательно объединил все накопленные сведения об игре у животных, от трубкозубов до овсянок. С его опытом в этологии, математической статистике и биологии он был первейшим мировым экспертом по игре у животных и ее эволюции. Кроме того, он проводил самое длительное в мире наблюдение за игрой животных в дикой природе.

В первый раз я связался с Бобом и его женой Джоанной в 1989 году, когда искал ответ на вопрос, что такое на самом деле игра у животных. Вот почему летом 1992 года при поддержке Национального географического общества я оказался вместе с Фэйгеном на девственном кипарисе в девяти метрах над землей. Это был его наблюдательный пункт на острове Адмиралти у берегов Аляски. Десять лет Боб с Джоанной с помощью видеокамер, зрительной трубы Questar, компьютерных программ и не только очень близко следили за медведями гризли, обитающими на острове. Так они проводили самое долгое и подробное исследование игры у животных в дикой природе.

Мне повезло, что я узнал об этом именно от Фэйгенов. Они познакомили меня с 28 медведями, который часто наведывались в заповедник Пэк-Крик. Тщательные наблюдения Боба за этими животными обеспечили ему мировую известность в научных кругах.

Боб коснулся меня локтем и указал на устье ручья во внутреннем канале залива Сеймур. Мы были примерно в получасе полета к юго-востоку от города Джуно, в нетронутой дикой природе. Кормящиеся медведи, за которыми мы наблюдали эти две недели, отрастили круглые животы и пребывали в хорошем настроении. Был пик лососевого нереста, и устье ручья отливало золотым и серебряным от пульсирующих тел кеты и горбуши, пробивающихся вверх по течению.

Два молодых бурых медведя (гризли) шли друг к другу через луг, примыкающий к приливным отмелям. Их уши были слегка отодвинуты назад, глаза широко открыты, рты разинуты. На несколько минут они вступили в игривую борьбу, передвигаясь по всему лугу. Медведи заходили на речные перекаты, плескались в чистых отмелях, делали круги и пируэты, а потом встали на задние лапы и оперлись друг на друга в объятии танца. Порой они делали паузу, смотрели на воду, а потом, словно по мановению дирижера, снова напирали друг на друга – носом к носу, головой к голове, телом к телу, лапой к лапе, являя собой живой пример медвежьей игры. Как будто они вдохнули неземной дымки, полной радости, и эта радость ударила им в голову.

Я прекрасно понимал, что Боб обладает энциклопедическими знаниями об игре у животных, но, вдохновившись моментом чистого восторга, который мы только что наблюдали, задал самый простой вопрос:

– Боб, почему эти животные играют?

Поколебавшись и не поднимая взгляда, он сказал:

– Потому что это весело.

– Нет, Боб, я имею в виду с научной точки зрения. Почему они играют?

– Почему они играют? А почему поют птицы, танцуют люди? Ради… удовольствия…

– Боб, у вас дипломы и степени Гарварда и Массачусетского технологического института. Вы прекрасно знаете медведей. Вы изучаете эволюцию и написали важнейшие работы об игре у млекопитающих. Я знаю, что у вас есть собственное мнение. Скажите, почему животные играют?

После долгой терпеливой тишины, во время которой мне казалось, что он чувствительный художник, которому нужно объяснить живописный шедевр болвану, лишенному вкуса, Боб уступил. Он неохотно ответил:

– В мире, который полон неоднозначности и постоянно ставит неожиданные задачи, игра готовит этих медведей к жизни на эволюционирующей планете.

Как и Боб и многие другие исследователи игры, я предпочел бы рассмотреть, как она делает жизнь красивой, радостной и веселой, а не механизмы ее полезности. Приятнее изучать райскую птицу в полете, в природной среде, вместо того чтобы застрелить ее и препарировать. Одна из замечательных вещей, связанных с игрой и делающих ее игрой, – очевидная бесцельность. Но действительно ли игра не имеет целей? Я находился на Аляске вместе с Бобом, потому что хотел получить представление о том, что натуралисты и зоопсихологи знают о роли игры в животном мире. По словам Боба, он ненавидит нагружать игру целью, но после долгих исследований и размышлений, кажется, цель все же обнаружилась.

В животном царстве игра – невероятно распространенное явление. Примеры игровой борьбы, которые мы с Фэйгеном увидели у медведей, можно наблюдать очень часто, особенно у социальных млекопитающих и умных птиц. У леопардов, волков, гиен, крыс, котов и собак шутливые драки – необходимый элемент взросления. Но некоторые животные, кажется, играют, давно уже став взрослыми. Взрослых воронов видели съезжающими на спине по снежному склону – потом они взлетали вверх и скатывались снова. Бизоны разбегаются и с восторженным ревом скользят четырьмя копытами по поверхности замерзшего озера – а потом повторяют. Бегемоты снова и снова делают обратное сальто в воде.

Раньше я и другие исследователи полагали, что игру можно встретить только у высокоразвитых существ: млекопитающих, птиц и некоторых рептилий. Однако исследователи игры у животных установили конкретные критерии, определяющие игровое поведение, и кажется, спускаясь по эволюционной лестнице, все равно можно его найти. Осьминоги, которые развивались по древней эволюционной линии, далеко отстоящей от нашей, очень хорошо изучены с точки зрения нейрофизиологии. Когда зоопсихологи видят, что осьминоги занимаются «расслабленной и характерной манипуляцией предметами», особенно когда они вроде бы хотят получить новые стимулы, трудно не признать, что это удовлетворяет определению игры. Некоторые виды рыб выдувают пузыри, что тоже кажется игрой. Уважаемый исследователь муравьев Эдвард Уилсон считает, что они в шутку дерутся друг с другом. Теперь я вижу игру там, где никогда бы не заподозрил.

Игра с целью

Итак, отличительным свойством игры является видимое отсутствие цели. Но ее повсеместная распространенность в природе говорит, что по крайней мере какая-то цель быть должна. У животных не так уж много свободы совершать бесполезные поступки. Большинство из них живет в среде, в которой надо конкурировать за еду с другими видами и за успешное спаривание. Зачем им тратить время и силы на такую непродуктивную деятельность, как игра? Более того, иногда игровые действия бывают даже опасными. Снежные козы игриво скачут вдоль обрывов на высоте в несколько сотен метров – и иногда падают. Как сказала бы снежная коза-мама, «все это очень весело, пока кто-нибудь не пострадает».

Поведение, настолько распространенное в человеческой культуре и по всему эволюционному спектру, вероятнее всего, имеет ценность для выживания. В противном случае оно не сохранилось бы в результате естественного отбора. При прочих равных снежные козы, не склонные к играм, должны выживать лучше (они не падают со скал во время ненужных трюков) и передавать свои гены успешнее. Со временем, если бы игра не приносила пользы, игривые козы были бы вытеснены из генетического пула потомством неигривых коз. Но так не происходит, поэтому в игре должно быть какое-то преимущество, которое оказывается важнее высокого риска для жизни.